Ваша взяла, Дживс - Страница 26

– О-о! Мистер Вустер!

– Я думаю, вы верите в любовь с первого взгляда?

– О! Конечно, верю.

– Ну вот, это самое и произошло с тем разбитым сердцем, о котором я говорю. Оно влюбилось с первого взгляда и с тех пор буквально сгорает от любви.

Последовала немая сцена. Она отвернулась и сделала вид, что наблюдает за уткой, жадно поедающей водоросли в пруду. Никогда не понимал, как может нравиться такая гадость. Впрочем, уж если на то пошло, чем водоросли хуже шпината? Внезапно утка встала на головку и нырнула в воду. И тут у Бассет развязался язык.

– О, мистер Вустер! – простонала она, и по ее голосу я понял, что довел ее до нужной кондиции.

– Сгорает от любви к вам, – внес я уточняющую подробность.

Думаю, вы поняли, что в подобных обстоятельствах самое главное – внедрить в сознание основополагающую идею, закрепить, так сказать, общий ее абрис. Все остальное – детали. Не буду утверждать, что ко мне вернулась прежняя бойкость речи, но, безусловно, с этой минуты я стал гораздо красноречивее.

– Испытывает адские муки. Не может ни есть, ни спать, и все из-за любви к вам. А самое скверное, что оно – я имею в виду разбитое сердце – не может набраться смелости и открыться вам, потому что, когда оно, то есть сердце, видит ваш профиль, у него душа уходит в пятки. Только оно соберется заговорить, как посмотрит на вас сбоку – и тотчас лишается дара речи. Глупость, разумеется, но ничего не попишешь.

Девица громко сглотнула, и я увидел, что глаза у нее повлажнели. Полны непролитых слез, если вы ничего не имеете против данного выражения.

– Позвольте предложить вам носовой платок?

– О нет, благодарю вас. Со мной все в порядке.

О себе я бы этого не сказал. Я совсем выбился из сил. Не знаю, знакомы ли вам подобные муки, но у меня от всей этой слащаво-сентиментальной дребедени возникают колики, я сгораю от стыда и вдобавок обливаюсь потом.

Помню, однажды у тети Агаты, в ее Хартфордширском поместье, я попал в дурацкое положение – меня заставили играть в живых картинах на исторические темы роль короля Эдуарда Третьего, который прощается с дамой сердца, прекрасной Розамундой. Театральное представление давалось в пользу бедствующих дочерей лиц духовного звания. Помнится, в моей роли были довольно пикантные реплики, характерные для простодушно-откровенного Средневековья, ведь тогда вещи называли своими именами. К тому времени, когда прозвучал гонг, я находился в состоянии куда более жалком, чем самая бедствующая из упомянутых дочерей. Я так вспотел, что на мне нитки сухой не было.

Вот и сейчас случилось то же. Моя собеседница, икнув пару раз, кажется, собралась говорить, и Бертрам, который, можно сказать, перешел в жидкое состояние, навострил уши.

– Мистер Вустер, умоляю вас, не продолжайте!

Вообще-то я и не собирался.

– Я поняла.

До чего приятно было это слышать.

– Да, я поняла. Я не настолько глупа, чтобы притворяться, будто не понимаю, о чем вы говорите. Я еще в Каннах догадывалась, когда вы стояли и смотрели на меня, не говоря ни слова, но ваши глаза вас выдавали.

Если бы акула отхватила Бертраму ногу, он бы, наверное, не испытал такого шока, как сейчас. Я слишком увлекся, помогая Гасси, и мне в голову не пришло, что мои слова можно истолковать столь пагубным для меня образом. Пот, покрывавший мой лоб, превратился в Ниагарский водопад.

Я прекрасно понимал, что моя судьба висит на волоске. В том смысле, что дороги назад нет.

Если барышня решила, что молодой человек предлагает ей руку и сердце и на этом основании считает его своей собственностью, может ли порядочный человек пуститься объяснять, что она попала пальцем в небо и что у него ничего подобного и в мыслях не было? Нет, он должен просто сказать: будь что будет. Но перспектива обручиться с девицей, которая всерьез разглагольствует о феях, которые рождаются в тот момент, когда звездочки чихают, повергла меня в ужас.

Барышня продолжала тарахтеть, а я молча слушал, сжав кулаки так, что костяшки пальцев у меня, должно быть, побелели. Похоже, она никогда не доберется до сути.

– Да, в Каннах я все время чувствовала, что вы собираетесь со мной поговорить. Девушки всегда это чувствуют. А потом вы последовали за мной сюда, и когда мы встретились, я снова поймала устремленный на меня немой, умоляющий взгляд. И вы стали так настойчиво приглашать меня погулять с вами. И вот теперь вы, робко заикаясь, произнесли слова признания. Да, я ждала этого признания. Но, к сожалению…

Последние ее слова подействовали на меня, как Дживсов коктейль для воскрешения из мертвых. Я будто осушил стакан чудодейственной смеси из пряного соуса, красного перца и яичного желтка – впрочем, между нами, я убежден, что дело здесь не только в перечисленных ингредиентах, – и расцвел, как цветок под лучами солнца. Слава богу, я спасен. Мой ангел-хранитель не дремал на своем посту.

– …боюсь, не смогу ответить вам согласием.

Девица помолчала.

– Увы, не смогу, – повторила она.

Я был поглощен ощущением счастья, как осужденный, чудом избежавший эшафота, и не сразу сообразил, что девица ждет от меня ответа.

– Да-да, само собой, – торопливо проговорил я.

– Ах, мне так жаль!

– Ничего, все в порядке.

– У меня нет слов, чтобы выразить, как мне грустно.

– Да не берите в голову.

– Но мы можем остаться друзьями.

– Непременно.

– Не надо больше об этом говорить. Пусть это будет маленькой трепетной тайной, сокрытой в глубине наших душ, согласны?

– Еще бы!

– Мы станем вечно хранить ее, эту нежную и благоуханную тайну.

– Именно – благоуханную.